Охотничье счастье

У каждого охотника, молодого или бывалого, за плечами прилажен немалых размеров мешок с лучшими моментами любимого дела, историями, мыслями. Кто-то по природе своей является рассказчиком, хоть записывай. Возьми, к примеру, Андреича: чуть тронешь его за любимую струну, и всё – выключай радиоприёмник. А тот же Дмитрий, что в друзьях у Андреича, наоборот – слова клещами не вытащить. На незнакомцев зверем смотрит, с собаками своими больше, чем с людьми, разговаривает.

На своём любимом деле эти мужики и сдружились. Даром что разница между ними в тридцать лет. Как в лес-поле соберутся, Димка псов своих свистнет, и – пошли-пропали, от зорьки до зорьки.

Новый охотник пошёл и шумный излишне, и понятий не набравшийся, и, что греха таить, нагловатый. Обложат за одно утро два десятка таких приезжих тихое место. Налетит пара селезней – все двадцать по той паре и отстреляются: и сесть не дадут, и в воздухе сбить не сумеют, так ещё грохотом своим всю птицу на крыло поднимут и сместят за километры. Вот и поохотились мужики – зря только подсадные надрываются. А найдутся и такие, что на моторе по разливу пролететь не побрезгуют. Те сдуру и в подсадную выстрелить могут, им что утка привязанная, что селезень дикий – все одно. Последней каплей для Димы с Андреичем стало занятие приезжими «коллегами по страсти» нового, за пару дней построенного скрадка. Пришли охотники к нему затемно, а там уже сидят. Ну, наши ребята выпроводили подобру-поздорову гостей. Только в следующем сезоне сговорились железно: решили в то старое место ни ногой больше.

Задолго до открытия, ещё в феврале, отправились искать новое. На широких лыжах много было ими нахожено вдоль русла реки: и близко к берегам смотрели, и в лес заходили. Помог случай и знание. Далеко, считай, что в километре от русла, в лесной низине, нашли они пару холмов. Прикинули, что как начнут снега сходить, как разольётся река, зальёт вода лес. А вот вершины холмов, те не должен разлив закрыть. Вот на них-то и встанут новые скрадочки. Вокруг с трёх сторон лес густой, а с одной стороны – сухой камыш стеной.

Сказано – сделано. В середине марта топтали тропу до места. Вешки только для себя приметные ставили. Шли с топориками и мотками верёвки. Эх, на славу вышли засидки! Оба шалаша прочные, из местного сушняка и валежника. Маскировали местной же тонкой сушиной. Заложили её столько, что шалаши и дождь хороший не промочит. А со стороны посмотреть, всё с местом так сливается, что в десяти шагах пройдёшь – не заметишь. Построились и с некоторым всё же беспокойством стали ждать половодья и открытия. Вдруг да затопит разлив скрадки? Ищи тогда за пару суток новое место...

Как река вскрылась, как побежали ручьи в лесу, охотники проведывать своё место не ленились. Им повезло: сначала вода залила лес невысоко, они прошли до засидок в сапогах. Неделю спустя уровень воды поднялся выше пояса. И Андреич, и Дмитрий были вполне довольны: никто не пройдёт, да и пробовать не станет. Все любители пошуметь дальше высокого берега реки ходить не приучены. А в лес на лодках вряд ли кто направится. Не каждый ведь знает, что утка весной, в затопленном лесу чувствует себя как дома. За трое суток до открытия ещё раз проведали они свои шалаши, тихонько по вешкам дошли до холмов на вёслах. Аккуратно на небольших пятачках суши стояли скрадки. Около пяти шагов не дошло до них половодье. Идеально: есть куда островки с подсадными поставить, и сидеть удобно и сухо, и укрытие товарища с полусотни шагов хорошо видно.

За труд тот сезон наградил охотников кратно: и селезней добыто было немало, и какой же радостью напитались они, встречая весенние рассветы! Невозможно было надышаться пробуждением Природы от зимнего сна. Какое же это недоступное большинству современных людей счастье – слышать весенних птиц, биение своего же сердца в момент, когда подсадная истошно даёт осадку, одной ей замеченному дикарю. И вот селезень купился на зов, развернулся высоко-высоко, и вот он сел где-то близко и уже сам жвыкает, заставляет свою роковую даму исходиться голодным, весенним зовом. Следом появляется и ещё один – теперь они уже соперники. Ещё длятся минуты зова, приглашений, и вот самый нетерпеливый выплывает на открытую воду. Он хлопает крыльями, жвыкает и неторопливо плывёт к утке. А вот и его соперник решился, и уже двое селезней, надувшись, блестя парадным оперением, скользят всё ближе и ближе... Дмитрий иной раз выбрать не мог, за что взяться – не то за ружьё, не то за фотокамеру.

Отстояв зорьку, охотники собирались в чьём-то из скрадков. Охотничье счастье сильное, но тихое. Некоторое время друзья только молча завтракали и пили чай, разделив припасы. И улыбались тоже молча, глядя на взошедшее яркое весеннее солнце. Только затем начинался негромкий разговор. Первым, как правило, включался Андреич:

– Знаешь, Дим, – говорил он, – сколько лет живу, никак не могу к этой красоте привыкнуть. Не понимаю я людей, что не видят вот этого, что мы сейчас.

– Ага, – говорит Дмитрий. – Спросишь кого, так начнут про клещей, комаров, какую хочешь чуму вспомнят, а главного видеть не хотят.

– Да. – говорит уже Валерий Андреевич. – Слушай, а я давно тебе рассказать хотел, как меня здесь год назад леший за ногу водил. Пошёл я с внуком, осенью уже, рябчика посвистеть...

Дима – слушатель для Андреича благодарный, он любит его рассказы и манеру друга делать интересной любую историю. И только к полудню они, увязав мешки, не торопясь, начинают обратный путь. Как правило, ещё одной истории на этот путь хватает.

В это самое место они и шли сейчас. Ежегодно посещать его до открытия охотничьего сезона, подновлять скрадки стало постоянной и нужной традицией. След в след шагали охотники, впереди Дмитрий топтал целину, сзади Андреич, бодро, не отставая ни на шаг. Рядом носились выпущенные собаки. Засидевшиеся зимними месяцами без работы, псы, одурев от весенних запахов и пространства, взрывали уже потяжелевший снег, кружили, челночили.

Скрадки хорошо пережили зиму, ремонта было немного: здесь перевязать, там подправить. Кое-где под снегом уже побежали ручейки и под холмами, на которых стояли шалаши, появились проталины, лужи. Скоро поднимется вода, весна придёт во всю свою силу, начнётся долгожданная охота. Солнце уже грело по-весеннему сильно. Пробудились и трещали дрозды на радость собакам. Дмитрий подрубал сушину, вязал, крепил. Изредка свистел собак, не давая им совсем уж своевольничать и отбегать дальше положенного. Поглядывал на шалаш Андреича. Тот также и вязал, и рубил, и поглядывал делово, прикидывая, куда лучше будет высадить подсадных. Опытный его глаз примечал, где какой кустик может помешать увидеть подплывшего в утренних сумерках селезня. Вот и готовы засидки – снова крепкие и непроницаемые ни взгляду, ни воде.

Охотники присели на чурбачки внутри. В термосах чай, на тряпицу выложены припасы. Каждый подкладывает товарищу из своего, честь по чести. Андреич в этих трапезах всегда старается накормить друга побольше, считает, что тот очень уж просто относится к такой важной процедуре. Зато в чаях спец уже Дмитрий. Любит этот напиток, колдует над ним основательно. Иной раз и не поймёшь, что там за травы, но сам не заметишь, как большой термос опустеет.

– Хочешь фокус? – говорит Дмитрий.

– Давай!

Тот свистит собак, и подбежавшие спаниели садятся при входе в шалаш. Воспитаны и не суются дальше. Дима отрезает небольшой кусок от охотничьей колбаски и отбрасывает его в сторону, через головы собак, шагов на пятнадцать. Псы сидят, натянувшись струной, вздрагивают от нетерпения. Хозяин их не торопится.

– Ну, Андреич, выбирай, кто пойдёт.

– Давай опытного, – говорит тот.

– Джой, подай!

Более крупный, чёрно-пегий кобель срывается с места и пулей несётся на запах такого редкого лакомства. Младший остаётся сидеть, но смотрит неотрывно на хозяина, поднывает.

– Сиди, сиди, – успокаивает его Дима.

Тем временем Джой находит кусок, аккуратно берёт его в пасть и летит к хозяину... И не выдерживает, съедает лакомство на ходу, продолжая бег, только вид пса становится виноватым.

– Кры-ы-ыса кака-а-ая, – растягивает Дмитрий, но начинает хохотать, глядя на смеющегося Андреича.

– Дим, ты его не убивай только, – говорит сквозь смех Андреич, – он уже смотри какой с виду раскаявшийся.

Молодой пёс получает свой кусочек за выдержку, а старший – словесный нагоняй и обещание, что больше колбасы в его жизни никогда не будет. Джой смотрит в глаза, виновато опускает голову. Сколько в его жизни было таких обещаний! Придёт сезон болотно-луговой дичи, подаст он Диме первого в году тяжёлого, налитого жиром дупеля, и простится ему вся колбаса в мире, и погладят его, и поцелуют в белое его пятно на лбу...

Александр Шалаев,

г. Ногинск